Он принес с собой вонь Джека, его безумие. Тереза почуяла за милю.
- Вот и ты, - коротко, чувствуя, как дурнота подступает к самому горлу, выдыхает она.
От брата несет тухлятиной и кровью. В его глазах тени, а за ними одна только пустота, будто он уже шкурка Джека, будто ничего не изменить.
В сердце Терезы страх, тяжелые острые камни трутся друг о друга, но рука тверда. Она готова.
- Что-то не так? Ты не узнаешь свою сестру? – ее голос слаще меда сочится фальшью.
Она слышит шорох голосов в его голове, отголосок ора безумцев, нашептывающих гнусности, приговаривающих, словно заклинание: «Не верь, не верь, не верь».
Тереза и сама бы не поверила, будь она на его месте.
- Я тебя видела, братик. В круге из песка и крови. На Арене, полной секретов.
Она не врала – действительно видит. Почерневшим от чужой крови, с мечом, занесенным над скорченным на земле существом, считающим себя его другом. Героем, а скорее даже героиней, мнящей, что он ей за брата.
Тереза морщится и стискивает зубы. Она предвкушает момент, когда лезвие скользнет по теплой плоти и кровь брызнет фонтаном, когда глаза, полные слез и непонимания, поблекнут и замрут в одной точке. Навсегда.
У ее брата только одна сестра, и это она.
- И этот день тоже видела. День твоего выбора между тьмой и светом.
Тереза улыбается грустно-грустно. Мир идет пятнами и трещит, разваливаясь. Ей кажется, что ничего уже не изменить, что ее брат потерялся, загулявшись в лабиринтах сознания. Сколько ни зови, стоя на самом краю обрыва, – не придет, потому что ушел слишком далеко, потому что ему там нравится, потому что ноги сами несут его вдаль.
- Светом и тьмой? – брат стягивает шлем и, щерясь словно волк, скользит по ней голодным взглядом; у его глаз длинный белесый шрам от ножа, а руки словно обожжены. – И что же я выберу, дорогая сестра? Что сделаю?
Выкалывая ей глаза, Джек приговаривал, что ничего страшного не происходит и глаза ей вовсе не нужны, ведь и без них она видит все насквозь. Тогда Тереза этого не понимала и кричала во всю глотку, моля остановиться. Сейчас же, спустя столько темных лет, поняла, что он был прав.
Ей не нужны были никакие глаза, чтобы увидеть, что ее ждет.
- Давай, добей его, - голос ее спокоен, но внутри – буря. – Убей Два-Ножа.
- А может мне лучше убить тебя, сестрица?
Улыбка озаряет ее лицо, словно луч солнца, выглянувший из-за туч.
Брат не знает, но ее не убить, не изранить.
В ней смердящее дыхание Джека, его вонь, кусочек его беспутной вечной жизни. Крохотный осколок с острыми краями. Подарок изуродованной, обескровленной девочке, оставленной в лесу без глаз.
- Тереза? – глаза ее покровителя – два огненных, полных обиды, шара.
- Прости, Два-Ножа, теперь ты остаешься один. Как и все мы.
Перед глазами, совсем близко, страшная маска Джека. И воспоминание о том его коротком выдохе прямо ей в лицо, в саму душу, горьковатом, вонючем, единственном. Выдохе, наградившем бессмертием, но отравившем само ее естество. Выдохе, сделавшем ее человеком без жалости и сострадания, с одним зудящим страхом внутри.
- Убей.
Брат заносит алебарду, слишком тяжелую для его мальчишеского, хрупкого еще тела, над головой Два-Ножа, медлит мгновение и затем опускает ее, так и не нанеся удара.
- Даже так, - Тереза улыбается.
- Не думай, что знаешь все и про всех, - в его голосе ни тени веселья, одно только превосходство.
Брат пожимает плечами и, стуча стальными каблуками, идет в сторону ворот из лагеря.
Но Тереза не может его отпустить. Дыхание Джека пережимает ей глотку, и она вдруг понимает, что должна сделать.
Выхватив из-за пазухи Два-Ножа кинжал, она вслепую бросает его вслед брату и попадает ему в спину чуть пониже лопаток. Он хрипит и заваливается на землю, тихий и спокойный, как ребенок.
Она хочет произнести его имя, но не может вспомнить звучание.
Тереза знает: они всего лишь играют, как когда-то давно, в детстве. Вот сейчас брат вскочит на ноги и, залившись смехом, бросится к ней. Сейчас. Вот-вот.
Она до сих пор чувствует, что он, как и она сама, воняет Джеком. А это значит, что они оба бессмертны, и удар ножом, такая мелочь, не опасен.
Тереза подходит к брату, наклоняется, теребит его за плечо, но тот не шевелится.
Словно он действительно мертвый.